В отличие от обычных спектаклей, где множество действующих лиц, каждый играет свою роль и отвечает за своего персонажа, моноспектакль сложнее, но тем необычнее. Одному актеру приходится часто играть сразу всех героев, пережить не одну роль, а сразу несколько и не запутать зрителя, порой даже не меняя внешний облик. Актер Такого театра Александр Лушин прекрасно справился с этой задачей и показал великолепную актерскую игру так, что невозможно было оторвать глаз, даже когда он в образе перемещался по залу и заходил за спину зрителей. Хотелось наблюдать за каждым его движением и не упустить ни секунды представления.

Зрителю сложно понять все тонкости жизни актера, душевные переживания, привязаность своему делу с полной отдачей, творческие кризисы и интриги за кулисами. Именно об этом писал Чехов в своем сборнике "Сказки Мельпомены". В моноспектакле перед нами развернулась история из 4-х рассказов, которые соединил в одно целое сам автор и исполнитель одноименной сценической композиции Александр Лушин. Он взял за основу такие рассказы как "Актерская Гибель", "Месть", "Юбилей" и "Калхас". Они игрались не по порядку, как вы могли бы подумать, а переплетались друг с другом, по кусочку нам передавали все истории сразу. Если до этого не читать их по отдельности, может показаться, что так и задумано, ведь такие плавные переходы от одного к другому дают забыть об их разделенности. Кажется, что все герои рассказов знакомы друг с другом, крутятся в одних кругах да и вообще играют в одном театре.

В первом рассказе перед нами открывается история актера Щепцова, который имел багатырское телосложение, внутри был более хрупким, чем казалось. В один прекрасный день во время ссоры с антрепренером "у него в груди что-то оборвалось" и он ушел, позабыв даже смыть грим. Щепцов вдруг затосковал по своей родине, по родному городу Вязьме. Никто из навещающих его коллег не мог разделить и понять его переживаний и советовали только "пить касторку и переставать бредить". Финалом постановки и стал финал этой истории. Актер умер. О, актерская душа!

Что такое для Актера нелюбовь публики? Это великая трагедия. Жестоко решил отомстить Комик своей коллеге Инженю, за то, что та в свою очередь не одолжила ему свой халат, который достался ей от бывшего возлюбленного. Она не могла оторвать от сердца единственную вещь, которая напоминала о Нем. Комик в свою очередь отомстил очень хитро, он взял и поставил табличку "На сегодняшний спектакль все билеты распроданы", которую до этого ни разу не использовали. Из-за этого ни один зритель не пришел на бенефис Инженю. Она сделала вывод: "Меня не любит публика!" О, актерские интриги и актерская месть!

Далее нам показывают комика Василия Светловидова, который неожиданно просыпается посреди ночи после бурного празднования своего бенефиса. Еще долго он не может понять, куда делись все и как он до такого дошел. Василий выходит к сцене и ловит себя на мысли, что за всю свою жизнь, пока играл в театре, он не видел сцену ночью — пустую и жуткую. Его охватывают беспокойные мысли… Вдруг он видит силуэт — белую фигуру, пугается, кричит и паникует. Это оказался обычный суфлер Никита Иваныч, которому попросту негде ночью спать, кроме как в театре. Он советует Василию ступать домой и ложиться спать, но тот в свою очередь начинает длинный разговор о своей пошедшей жизни, рассказывает, что посвятил лучшие годы своей жизни искусству, что променял на искусство единственную любимую женщину, осуждает лицемерную публику. Комик открыто заявляет, что "песенка его спета" и что нужно готовиться к уходу. Периодически цитирует отрывки из своих старых ролей. Никита не понимает его, куда ему, он же ведь обычная "театральная крыса", по мнению актеров. По рассказам комика о пережитках прошлого можно понять, что жизнь актера крайне трудна и это дано не всем. И такой путь по силам не всем, он приносит боль и страдания, полон лишений. Но стоило ли оно того? О, актерская судьба!

В 4-м рассказе перед нами разворачивается картина банкета в честь 25-летия служения на артистическом поприще трагика Тигрова. Гости поздравляют его, рассказывают про его трудный путь, увлекаются и говорят даже немного обидные слова, хоть и честные. Сам Тигров начинает свою речь, перечисляет свои заслуги, но его прерывает своим нелепым приходом антрепренер, который даже не представляет, насколько бесцеремонно и не вовремя он пришел. Тигров пытается продолжить свою речь, но его снова обрывает незванный гость своими нелепыми коментариями. После такой бестактности трагик больше не хочет продолжать свою речь и обвиняет гостей в том, что они его не поддержали и не прервали антрепренера. Празднование переносится в другое заведение, гости хотят продолжать веселиться, но денег ни у кого нет. Тогда кто-то предлагает сдать в ламбард подаренный Тигрову альбом. Недолго думая так и поступают. Так легко юбиляр распрощался со своим подарком… О, актерские посиделки!

Спектакль завершается концовкой истории про больного Щепцова, умирающего в тоске по дому. Актер многозначительно выходит из зала… После этой постановки удается увидеть малую часть жизни в театре, потому что все персонажи связаны именно с ним. Я вышел из зала таким ощущением, как будто я был в каждой из этих историй лично, как будто все это переживал вместе с героями и полностью погрузился в атмосферу закулисной жизни актёра со всеми её проблемами и невзгодами, той самой изнанкой, о которой редко задумываются зрители.

Автор: Тимофей Шестернев

Замечательный спектакль — ради таких, собственно, актеры и создают свои «Такие» театры. Чтобы поиграть. И пространство, в котором они — и мы — оказываемся на эти полтора часа, помогает спектаклю играться: неназойливо, без дорогих эффектов, со спокойной простотой, которая приходит, когда художник, и режиссер, и артисты знают, про что они ставят спектакль. Сценография Полины Адамовой «рассортировала» мир на две половины: теплый, деревянный, вполне устойчивый женский уголок, с понятными, нужными и вечными предметами — стол, скатерть, кастрюлька, половник, и мужской — металлическая лестница «в будущее» с лязгающими деталями и крутящимися колесами-рулями, которые никуда не едут и ничем не рулят, но зато очень помогают мужчине в его «продвижениях». Возможно, в решении и есть некая иллюстративность, «показывание пальцем», но это качество кажется необходимым, очень уместным, «играющим». Костюм Баргмана, наполовину черный, наполовину светлый, разделяет его персонажа на «традицию» и «футуризм», прошлое — и будущее, страхи — и надежды, и битва между ними не прекращается… Художница извлекла театральную выгоду из художественных мотивов русского авангарда — Шейне Полянской с ее космической любовью вылетела из полотен Шагала, она могла бы летать всегда, но ей придется снести одной все тяготы гравитации… А Мендл—Баргман — из супрематических листов Лисицкого с его футуристическими устремлениями… И все уместно, органично и целостно.

Автор: Мария Смирнова-Несвицкая

Бывает, посмотришь спектакль — он тебе понравится. Или не понравится… но ты с легкостью рассуждаешь о нем в антракте, спокойно обдумываешь свои впечатления по пути домой, мысленно уже формулируя тезисы будущего текста, и в тот же вечер садишься за работу. Несколько часов — и готово. Рецензия отправлена, можно ложиться спать.
Бывает иначе. Посмотришь спектакль. Он тебе понравится… Или не понравится. Но сразу ты о нем ничего конкретного сказать не сможешь, а сходу отрецензировать — тем паче. Понимаешь только, что он не из тех, что можно «отписать» и благополучно забыть. Зацепил, задел за живое. Ты думаешь о нем постоянно, то и дело вспоминаешь отдельные мизансцены, музыку, голоса актеров… Потом идешь еще раз, стараешься зафиксировать что-то в блокнотике, порой даже зарисовать… а четко, по-театроведчески анализировать — не получается! Мистика?..
Так было со мной после премьеры «Такого Театра». Сначала — просто восторженный всхлип: «Чудесный спектакль! Хочу написать!..» Потом радость: «Наконец-то появилось в афише то, что можно смело посоветовать смотреть ВСЕМ!» А дальше… какие-то не те слова, обрывки текста, не складывающиеся в целое, мертвые определения, не дающие представления об этом маленьком театральном чуде…
…Спектакль посвящен 150-летию со дня рождения Шолом-Алейхема, но никакой специфически «еврейской темы» здесь нет и в помине. Инсценировка повести сохранила контуры сюжета, эпистолярную форму (переписка неудачливого героя, мечущегося в поисках призрачного счастья и забывшего в поисках «главное», со своей «возлюбленной супругой»), парадоксальность юмора, легкость и остроту диалога… но поразительно: на крошечной сцене Музея им. Достоевского разыгрывается история поистине глобальных страстей и несовпадений!.. Речь о том, как различны пути Мужчины и Женщины — пусть любящих друг друга, но обреченных самой своей природой не быть вместе. Потому что Он (биржевой делец, финансист, сват, кто угодно) всегда будет гнаться за миражами в надежде на успех, а Она всегда будет его ждать, не понимая, что за глупый азарт, что за бес такой гонит его прочь от дома, семьи, детей… Он раз за разом будет отчаиваться и возгораться снова — нет, не уповая на «легкие деньги», а чтобы хоть раз что-нибудь получилось, чтобы убедиться — мол, состоялся, не хуже других! А Она, ругаясь, опять и опять станет выручать, высылать деньги «в последний раз» на обратную дорогу… Вечная история. Трагикомедия…
…«Главное забыл» — чистейший образец жанра трагикомедии, классической, «чаплинской». Когда смешное возникает не для «передышки», не как перерыв в развитии серьезной темы — а как органическая составляющая действия в целом. И режиссер, и актеры — замечательный дуэт Александра Баргмана и Ирины Полянской — демонстрируют нам удивительное чувство реальной жизни, всегда многосложной, одновременно и глубоко трагической, и смешной… Образ Чаплина, к которому отсылает нас костюм и пластика главного героя, «работает » на всех уровнях, диктуя стилистику актерского исполнения. Это и пресловутая тема «маленького человека», и вечное движение (вспомним сквозной мотив фильмов Чарли — лестница, которую надо преодолеть, неприятные огромные соперники, которых необходимо победить…), и непосредственное, открытое, детское восприятие мира…
…Мы часто говорим: «живой театр», «живой спектакль»… но сами понимаем, насколько относительны и субъективны эти понятия. «Главное забыл», по-моему, именно живой — в смысле пластичный, развивающийся, неодинаковый на разных этапах существования. Меняется «солист» (им становится то актер, то актриса), перетасовываются акценты — но это лишь признак того, что спектакль «дышит». Поэтому хочется смотреть еще раз… и поэтому — не забудешь.

Автор: Людмила Филатова

Спектакль создан тремя однокурсниками по Петербургской театральной академии 1992 года выпуска. Ирина Полянская и Александр Баргман давно уже демонстрируют на петербургской сцене идеал артистического партнерства. Михаил Теплицкий, еще в прошлом веке перебравшийся в Израиль и вполне состоявшийся там как актер и режиссер, работает с ними впервые (если не считать студенческих опытов). Но то, что спектакль на двоих, играющийся в зале на 70 человек, оказался одним из лучших в сезоне, — заслуга, в первую очередь, Теплицкого.
Многотомная переписка незадачливого маклера, издателя, торговца сахаром, свата Менахема-Мендла с женой Шейной-Шендл читающей публике знакома не меньше, чем история Тевье-молочника. А сам Шолом-Алейхем считал своего Менахема не героем даже, а попутчиком, почти товарищем. Он придумал его как ко­мическое олицетворением рокового еврейского невезения. С помощью Менахема вышучивал свои провалы и катастрофы: прогар на бирже, закрытие журнала, стремительно истаявшее наследство etc. Героя анекдота Шолом-Алейхем ­превратил в персонажа трагикомедии. И режиссеру Теплицкому удалось то же самое. Только в его истории на первый план вышла женщина. Точнее, муки женщины, хранящей детей и очаг в ожидании мужа и постепенно осознающей, что он не вернется никогда, приравнялись на сцене к отчаянию мужчины, чьи надежды на золотые горы терпят фиаско за фиаско.
Шейну-Шендл Полянская играет как героиню мифа: колоссально и просто. Ее письма — смертельная борьба за воссоединение с единственным для нее мужчиной на земле. Ее житейские присказки действуют как ведро холодной воды в знойный день, ее сознание предметно и практично, ее доморощенное актерство даст сто очков вперед профессиональному лицедейству — рассказы про пустяковый недуг сына, когда Шейна на словах доводит себя и ребенка практически до края могилы, и с того света вернули бы любого мужа. Но не Менахема. Ибо восхождение по социальной лестнице для этого героя — путь наверх во всех смыслах, вплоть до религиозного (в лаконичной декорации Полины Адамовой ступени, по которым рвется вверх трогательный персонаж в потертом сюртучке, котелке и коротких штанишках, воспринимаются однозначно — как лестница Иакова). Отбросив бытовые интонации, добавив роли в меру патетики и в меру гротеска, Александр Баргман играет вечную мужскую коллизию: одновременно со всей искренностью чувств он пытается выяснить отношения с женщиной и с Богом и выбирает последнего. При таком раскладе к действию, которое начинается как чистая комедия, довольно скоро примешивается тема роковой судьбы и звучит чем дальше, тем отчетливей.

Автор: Жанна Зарецкая